СВОЕОБРАЗНОЕ ПОУЧЕНИЕ.
ПОУЧЕНИЕ, ГОВОРЕННОЕ В
ДУХОВ ДЕНЬ ИЕРЕЕМ ВАСИЛИЕМ В СЕЛЕ П.
Сохраненное
Фонвизиным и преданное им гласности со следующим присловием:
“Тому
уже несколько лет, как, едучи в мою деревню, заехал я в село П. в Духов день.
Случилось мне отслушать тут обедню, после которой священник сказывал крестьянам
поучение. Мне оно так понравилось, что я просил проповедника подарить мне с
него список. Он отвечал мне, что поучения свои говорит крестьянам всегда не
приуготовляясь, что, по его мнению, к исправлению их всякое витийство
безполезно; что для сего считает он за
нужное одним простонародным, но ясным языком показывать им те бедствия, в
которыя пороки ввергать их могут. Я просил его, не может ли он вспомнить
сегодняшняго своего поучения и положить его на бумагу. Он тотчас исполнил мою
просьбу.
Недавно,
разбирая мои бумаги, нашел я нечаянно сие поучение. Вот оно от слова до слова.
Если вы об нем одного со мною мнения, то прошу поместить его в вашем
“Собеседнике”.”
*
* *
Поучение
это, по моему, ни в какия рамки не входит, но, вместе с тем, являет собою
образец своеобразный истинной простоты, для какой уже законы не писаны и
которая являет нам, вместе с тем, живой образ русскаго прихода, оказавшагося
способным умилить даже Дениса Ивановича Фонвизина, (1745-1795) автора
“Недоросли” и “Бригадир”, обладавшаго несомненным чувством правды, но
проникнутым саркастической наблюдательностью. Приводим это поучение полностью.
*
* *
“Вчера
был праздник Троицын день. Вы, духовныя дети мои, все были у обедни. Сегодня
Духов день, и также большой у Бога праздник, а собралось сюда вас гораздо
меньше вчерашняго. Разсмотрим же, отчего сего дни церковь Божия так просторна?
Отчего, например, ты крестьянин Сидор Прокофьев, пришел к обедне, может быть, и с умиленным сердцем, но с
разбитым рылом? Отчего и ты, выборный Козьма Терентьев, стоишь выпуча на святыя
иконы такие красные глаза? Да посмотрим и на жену твою, Евдокею; отчего она
теперь всю обедню продремала? О духовныя мои дети! начиная от старосты Егора
Фомина до последняго бобыля Каряги, как вчерашний праздник проводили? Из тысячи
душ по последней ревизии едва триста не походили на скотов безчувственных, и о
горе окаянству вашему! если вы и сегодняшний Духов день поработаете не Святому
Духу, но диаволу, ибо работать диаволу в вашем крестьянском быту есть не что
иное, как наливать в себя большим ковшом пиво и сделаться не человеком на тот
день, на другой, а может быть, и на неделю. Кто же из вас пустится в скоты на
неделю, мудрено ли тому пуститься и на месяц, а потом отстать от всякаго
крестьянскаго дела, не платить подати государю, оброка помещику и, жив прежде
зажитчным домом, пустить наконец по мiру себя с женою и с детьми. Поверьте,
дети мои, что главный корень всякаго зла в крестьянстве есть вино и пиво. ( Взглянув
на одного крестьянина, который взором показал свое неудовольствие.) Вижу, вижу,
что у тебя теперь на уме. Ты кивнул головою, думая: “Неужто и в праздник чарки
вина выпить нельзя?” Ах, окаянный ты Михейка Фомин! да чарку ли ты вчера выглотил? Если в наши
грешныя времена еще бывают чудеса, то было вчера, конечно, над тобою, окаянным,
весьма знаменитое. Как ты не лопнул, распуча грешную утробу свою по крайней
мере полуведром такого пива, какого всякий раб Божий, в трезвости живущий, не
мог бы, не свалясь с ног, и пяти стаканов выпить? Подумайте, дети мои, куда
годится пьяница? Он всегда худой крестьянин; никто из добрых людей на него не
полагается. Да как и полагаться? Ты думаешь, что он пашет, а он пьяный спит.
Никто из добрых людей ему не верит. Да как и верить? Ты дашь ему деньги
поберечь, а он их пропьет. Одним словом:
посмотрим на всех тех крестьян, которые обедняли или которые
изворовались. Что ж мы найдем? Всякий нищий наверное пьяница, потому что добрый
крестьянин, кроме гнева Божьяго, обнищать не может. Всякий вор, конечно,
пьяница, потому что добрый крестьянин живот беречь умеет, а пьяница пропив все,
за что прнинимается? За воровство. Вору какой конец, толковать вам нечего.
Итак,
послушайте меня, дети и друзья мои, и сегодняшний великий праздник не
прогневляйте Бога по-вчерашнему. Я вам не запрещаю вовсе пить пиво и вино. Не в
том дело, пил ли ты, да в том, сколько ты пил. Буде столько, что остался
человек, в том и вины нет; буде же столько, что с ног долой, то сделал грех
пред Богом, грех пред всем мiром, грех пред собою. Пред Богом для того,
что Он сделал тебя человеком, а ты сам
сделался скотиной. Перед мiром для того, что, буде бы случилась ему на тот час
в тебе нужда, ты, безчувственный, не мог
бы исправить мiрской нужды. Перед собою для того, что ты, будучи здоров,
наводишь на себя болезнь и, будучи жив, лежишь как мертвый. Но чтоб яснее вам показать, какая разница
между добрым и худым крестьянином, я далеко ходить не стану. Возьмем в пример
двух крестьян: Якова Алексеева и Якова Лысова, которые оба стоят перед вами.
Лысой с ребячества своего был, как я от стариков слышал, превеликий ленивец.
Его женили в надежде, авось-либо поправится. Не тут-то было: он стал пить,
помещика гневить, жену свою бить; дети их, смотря на отца, выросли сорванцами.
Иной спился, иной стал красть, и словом: у Лысова было много детей, но ни один
не призрел его старости. Видно, Бог так разсудил, что дурной крестьянин
недостоин иметь детей хороших, отнял благодать от дому его, и наконец -- как мы
теперь его видим? Посмотрите на него, дети мои. Вон он стоит у дверей с ковшичком, просит
милстыни; а тот же бы Лысой, если бы не изжил века своего в лености и пьянстве,
мог бы сам накормить убогаго.
Напротив
же того, посмотрим теперь на добраго крестьянина. О мой возлюбленный старик и
сын духовный, Яков Алексеев! Перед всем
мiром скажу тебе в очи, что добродетельная жизнь твоя угодна Господу Богу. Ты
вошел во храм Божий, окруженный
тридцатью пятью человеками своих сынов, внучат и правнучат; ты стоишь теперь
пред алтарем Господним, поддерживаемый двумя сынами, возвратившимися на сих
днях на свою родину после двадцатипятилетней воинской службы. Ты видишь на
одном из них две, на другом три медали. Ты знаешь, что это знаки верной их
службы, что проливали они охотно кровь свою за Церковь Божию, за своих великих
государей, за свой народ российский. Как душе твоей не веселиться! Посмотри и
на прочих сынов своих и на сыны сынов своих всякий из них есть, или всеконечно
будет, добрый крестьянин, потому что все они тебя примером взяли. Как ты
работал в силах своих, так они теперь работают; как ты с соседьми жил мирно,
так и они живут; как ты платил, так и они платят подати и оброк бездоимочно;
как ты отроду своего не терпел пьянства, так и их никто не видал в безобразии.
Все жены их -- жены добрыя, работящия, утешающия старость твою согласным и
дружеским житьем с мужьями своими. О семья благодатная! (Здесь старик заплакал
от душевнаго веселия, и весь народ прослезился. Сам священник, подняв на небо
руки, сквозь радостных слез едва продолжать мог.) О Боже и Господи! зри слезы
радостнаго умиления. Се жертва достойная Тебе! Продли милость Свою к сим добрым
людям, да видят прочие, колико благ Ты к тем, кои в простоте души своей
исполняют Твоя заповеди, и да взирая на сие, исправятся окаменныя сердца всех
тех нечестивцев, всех грешников, кои подобны Якову Лысому. Аминь!”