“ПРИИМИТЕ, ЯДИТЕ, СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ...

ПИЙТЕ ОТ НЕЯ ВСИ, СИЯ ЕСТЬ КРОВЬ МОЯ...”

 

† Iеромонах  Игнатий  (Трепачко)

 

 

Iерусалим... Вечер накануне опресночнаго дня. Уже по всему городу светятся огни;  весь город принял вид праздничный. Все приготовляются вкусить от пасхальнаго агнца, прообраза Того всенепорочнаго Агнца, “Который берет на Себя грех мiра” (Иоан. 1:29). Дом  некоего человека тоже приготовлен к праздничному торжеству. Во всех комнатах дома горят свечи, как этого требовала светлость праздника. В особой горнице тринадцать человек, недавно, повидимому, пришедших сюда. Видно, что все они не из богачей. Некоторых из них “беседа яве творит” (Матф. 26:73), что они, если не все, то, по крайней мере, некоторые из Галилеи. Занимаемая ими горница по убранству и украшениям не уступает лучшим горницам дома и даже превосходит их.  Видно, что хозяин дома в усердии своем собрал все, что только было у него лучшаго. Каждый умыл руки, готовясь приступить к трапезе. Заняты места. Один из них среди общаго собрания, хотя явно и не старше всех по летам, занимает первое  место среди собеседников; Его все называют Учителем; Ему тридцать три с половиной года от роду.  Наружный Его вид и внешние приемы, при полной простоте, величественны. Если могут быть люди красоты высокой, то Этот, поистине, красивее всех сынов человеческих; вид Его -- вид Божия Сына во образе человека. Кто же  Он такой?

 

Кто видел Его тридцать три с половиною года тому назад, тот легко узнал бы в Нем Сына Девы Марии, родившагося в Вифлееме. Тогда Он был Младенцем. Славный по всей Иудеи сын св. Захарии и Елизаветы, святой пророк и Предтеча Иоанн узнал бы Того, Кого он крестил в водах Иордана и о Ком Бог Отец свидетельствовал тогда, как о Своем Сыне возлюбленном, и на Кого сошел Дух Святой в виде голубя в подтвердение этого свидетельства (Марк. 1:11). Бывшие слепые, хромые, разслабленные, прокаженные, и получившие от него исцеление, узнали бы в Нем Того, Кто даровал им исцеление. Весь Иерусалим узнал бы Того, Кого он несколько дней тому назад встречал как Царя и величал Сыном Давидовым (Матф. 21:8-9).

 

К Нему и на Него обращены взоры всех пришедших и возлегших с Ним. Уже всеми прочитана предначинательная праздничная молитва. Празднество начато. Свечи на столе ярко горят и освящают стол, у котораго разместились собеседники, равно как и всю горницу. Все в этом празднике должно было возбуждать радость иудея. Сколько сладостных воспоминаний и отрадных надежд в каждом потомке детей Иакова должен был вызывать пасхальный агнец!  Но здесь Председящий грустен, и грусть Его отражается и на собеседниках. Да и могут-ли  ученики оставаться равнодушными, когда их любимый Учитель проникнут грустью? Не радостно начался праздник. Собеседники в раздумье поникли головами, и, кажется, души их слились с душою Учителя.  Седящий ближе к Учителю самый младший, но, повидимому, более всех любимый ученик, не более-ли всех грустен? Кажется он и другие соученики напрягали в молчании все силы души, чтобы разгадать причину грусти возлюбленнаго Учителя и Господа. Один только резко выделяется среди собеседников. Хотя и его лицо не радостно, но и не грусть омрачает его. Тогда как в обращаемых к учителю взорах других светится любовь, -- в изредка, как бы украдкою, бросаемых взглядах этого ученика проглядывает какое-то мрачное чувство. Все показывает в нем, что он чужд общаго настроения; его озабочивает какая-то особая дума, мысль его бродит где-то далеко. Кажется, ничего нет общаго между ним и возлежащими. А между тем и он такой же собеседник, как и все; общая для всех трапеза, все называют Председящаго Учителем.

 

Но вот, полный грустнаго чувства, Учитель прерывает молчание. Взоры всех, кроме одного упомянутаго нами ученика, устремились к Нему. Что скажет Он? Не раз’яснить ли причину грусти, не успокоит ли любящих учеников? Речь его кротка, тиха.

 

“Очень желал Я есть с вами сию Пасху прежде Моего страдания, стал говорить Он, ибо сказываю вам, что не буду есть ея, пока она не совершится в Царствии Божием” (Лук. 22:15-16).

 

Итак, причина скорби Учителя предстоящия страдания. Но от кого и как они совершатся? Сколько ни говорил и прежде Господь Своим ученикам о предстоящих страданиях, слова Его не могли вместить в себе Его ученики. Мессия (а таким они признавали Учителя), по их понятиям, должен был быть царем, непременно царем, -- и мысль их и ныне главным образом останавливается на упомянутом их Учителем царстве; в будущем царстве Его они займут самыя первыя места. Но кто между ними будет тогда старшим? Кому из них достанется первенство? Петру? Иакову? Иоанну? или же кому-либо другому?

 

“ИИСУС ВСТАЛ С ВЕЧЕРИ И НАЧАЛ

УМЫВАТЬ НОГИ УЧЕНИКАМ СВОИМ”.

 

Как будто отвечая на мысли учеников. Учитель встает с вечери, снимает с Себя верхнюю одежду, берет полотенце и препоясывается, потом вливает воду во умывальницу и начинает умывать ноги ученикам и отирать полотенцем (Иоан. 13: 4-6).

 

Видел ли когда-либо такой смиренный поступок со стороны учителя? Так обыкновенно умывали ноги рабы пришедшим с пути своим господам или их гостям; но здесь исполняет эту услугу Сам Божественный Учитель. Чувство недоумения должно было охватить учеников. Подошел-ли Учитель к первому Иуде Сам или же он, будущий предатель, дерзостно и безстыдно (Синаксарий в Вел. Четверг) первый простер ноги свои для умовения, но ему омыты ноги прежде всех. Увы, злобному Иуде, сему виденному нами чужим среди своих, нужно было не ноги простереть для умовения, но открыть душу и сердце, -- о нем, при пререкании Петра, притрепетнаго о смирении Учителя, приступившаго и к нему для умовения ног, заметил Спаситель: “вы чисты, но не все. Ибо знал Он предателя” (Иоан. 13:10-11).

 

Умовение ног всем ученикам совершено; снова Учитель попрежнему среди возлежащих; еще никто не собрался с мыслию спросить Его о причине такого необычайнаго поступка со стороны Учителя, или же, может быть, каждый уже и решил в своей мысли, как Сам Возлегший начал речь: “Вы Меня называете Учителем и Господом, и справедливо, --  Я Учитель и Господь. Вы видели, что будучи Господом и Учителем, Я умыл вам ноги, так поступайте и вы по Моему примеру” (Иоан. 13:13-14). “Кто из вас больше, будь как меньший; и начальствующий, как служащий. Ибо кто больше: возлежащий или служащий? Не возлежащий-ли? А я посреди вас, как служащий” (Лук. 22: 26-27). Каждое слово отзывается особенно грустным чувством. Ученики слушают в молчании, не смея прервать речи ни словом, ни движением. На лице и голосе говорящаго Учителя скорбное чувство отражается все более и более; чувство внутренней скорби усиливается до того, что Он “возмутился духом” (Иоан.13:21).

 

 

“ОДИН ИЗ ВАС МЕНЯ ПРЕДАСТ”.

 

“Истинно, истинно говорю вам”, сказал затем скорбящий Учитель, “что один из вас Меня предаст; Сын Человеческий идет по предназначению; но горе тому человеку, которым Он предается” (Иоан. 13:21; Лук. 22:22).

 

Возможно-ли, чтобы в среде учеников нашелся предатель Учителя? Возможно-ли, чтобы такая черная измена могла существовать в святом обществе, -- и против кого же? Против Учителя и Господа. Однако, кто разгадает будущее? Кто разгадает  душу человека? Кто предугадает, что может случиться с каждым? Такая мысль явилась у каждаго. Как бы не хотелось верить и как бы не было страшно подумать, что я могу стать предателем моего Учителя, думал каждый из учеников, однако... не я сделаюсь предателем? Однако... еще время есть; спрошу Самого Учителя; Он всегда такой милостивый, добрый, Он скажет, Он предупредит несчастие.

 

“Не я ли, Господи?” (Марк. 14:19), спросил Петр, этот ученик, котораго Небесный Учитель назвал камнем за твердость веры. “Не я ли?” говорит смятенный Иоанн, для коего Учитель был выше и более всего на земле, Коего он любил всем существом своей чистой души, любил любовью святою,  неземною. “Не я ли?” вопрошают и другие ученики. “Не я ли, Равви?” мрачно спросил, наконец, и Иуда, так называемый Искариотский. Нечистый совестью принимает на себя личину то дерзостнаго первенства, когда простирал безстыдно ноги для умовения, то коварно-скромнаго смирения, когда последний спрашивает: “не я ли?” Какое чувство должно было быть в душе Божественнаго Учителя, когда коварный ученик-предатель дерзнул Всеведущему предложить свой безстыдный вопрос: “не я ли?” Но Милосердный отвечает, как Милосердный: “ты сказал” (Матф. 26:25), но отвечает тихо, так тихо, что никто другой, кроме вопросившаго, не мог разслышать ответа. Слова “ты сказал” должны были проникнуть только в душу вопрошавшаго; кто же предатель, прочие ученики не только не знают, но даже и не смеют второй раз спросить Божественнаго Учителя.

 

Кто же, наконец, предатель? раздумывает в душе пламенный Петр, и в быстрой мысли его, окрыляемой любовию к Учителю, сейчас же созревает способ узнать; кто предатель? Кому лучше узнать, как не Иоанну, -- этому любимому ученику. Он же незаметным образом и просит об этом Иоанна. И вот, припав на грудь Учителя -- весь тоска о сказанном Им, весь любовь к Нему, опечаленный, Иоанн просит сказать: “Господи, кто это?” (Иоан. 13:25).  “Опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня” (Матф. 26:23), ответил Божественный Учитель, но снова столь же тихо, что едва-ли кто другой мог разслышать, кроме одного вопрошавшаго (Синаксарий Вел. Четверга).

 

 

“НЫНЕ ПРОСЛАВИЛСЯ СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ,

И БОГ ПРОСЛАВИЛСЯ В НЕМ”.

 

 

Господь, возстав с Своего места, произносит: “ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился о Нем” (Иоан. 13:31), берет в Свои руки бывший на трапезе хлеб, возводит очи Свои к небу, благословляет хлеб, преломляет и дает ученикам, говоря: “приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за  вы ломимое, во оставление грехов”; затем берет чашу, благословляет ее и подает ученикам, говоря: “пийте от нея вси, сия  есть Кровь Моя новаго завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов” (Матф. 29:26-28; Марк. 14: 22-24).

 

В эту торжественную минуту в Преподающем хлеб и чашу видно было величие сверхъестественное. Великий Иерей по чину Мелхиседекову (Евр. 6:20; 7: 1-28) возносил ко Отцу Небесному Свое приношение “за всех и за вся”.

 

Необыкновенное воодушевление в эту торжественную минуту, отражавшееся на лице Божественнаго Учителя Иисуса Христа, особенно высокое чувство, выражавшееся и в тоне произнесения слов, и в самом действии преподаянии хлеба и чаши в момент этого действия, было так сильно, что в полноте веры (веры желательной для всякой души христианской), приняли ученики из рук Совершителя тайны Господа Иисуса хлеб и чашу и преискренне приобщились Тела и Крови Господней, преподанной и принятой ими неразгаданно, непонятно для их внешняго человека, но за то ясно, осязательно и вразумительно для внутренняго. Вера была все. “Сие творите в Мое воспоминание” (Лук. 22:19), заключил Спаситель. И вера верных учеников осталась верною себе навсегда. Мы видим, что в дальнейшия времена как эти, приобщившиеся из рук Спасителя, так и все другие верные Ему, пребывая в  молитве, с радостию и благоговением приступали к приобщению Тела и Крови Христовой; и оно было отрадою, утешением, надеждою, равно как и “укреплением верных о Христе” (Дея. 2:42).

 

 

“ЧТО ДЕЛАЕШЬ, ДЕЛАЙ СКОРЕЕ”.

 

 

Таинство совершено; установлен Новый Завет. Бог благоволил соединиться с человеком и человека соединить с Собою. “Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем” (Иоан. 6:56), благоволил сказать Богочеловек Иисус Христос. Апостолы первые -- как первенцы веры Христовой, -- удостоились этого блаженства непосредственно от Самого Господа Иисуса. Еще не вступили другие в этот Новый Завет, но они уже вступили и удостоились быть чадами Божиими, приобщившимися от Божественной Трапезы Его. Сердца верных учеников исполнились неизъяснимой радости.  Но то, что для души любящей и верной составляет блаженство, для неверной и злой -- мучение. “Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав, омрачашеся” (тропарь Вел. Четверга). “Еще Божественный хлеб во устех нося” (богородичен в Вел. Четверг вечера), нечистый сердцем Иуда высматривает удобный случай поскорее уйти из святаго общества, чтобы предать своего Учителя.

 

Казалось, все должно было остановить безумную мысль несчастнаго Иуды. Указания  были ясны, напоминания  кротки, но знаменательны. Остановись же, несчастный! Останови пожирающую тебя мысль! Остановись, да не погибнешь! Не слышал ли ты, что сейчас сказал Божественный Учитель: “горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается”. Но нет, страсть преодолевает все добрыя напоминания и совести, и разсудка. “Лучше бы мvро сие продано было и отдано нищим”, говорил еще не так давно этот несчастный, мучимый корыстолюбием, когда благодарною и кроткою Мариею тело Учителя чрез помазание было приготовляемо к предстоящему погребению (Иоан. 12:4-7). Дух сребролюбия овладел Иудой и подчинил себе в нем окончательно все силы и души, и сердца. Даже за святою Трапезою мерещились ему сребренники, и тогда они представлялись, когда было сказано: “се рука предающаго Меня со Мною есть на трапезе”, и тогда не оставила мысль о них, когда дерзнул он нечистыми устами с другими учениками принять из рук Спасителя Пречистое Его Тело и Кровь, и тогда даже, когда в последний раз получил из рук Учителя хлеб, с кротким обличительным словом: “что делаешь, делай скорее” (Иоан. 13:27).

 

Между светом и тьмою ничего не может быть общаго; между Божественным Учителем, с одной стороны, и учеником-предателем, с другой, связь порвана. И вот Иуда, как тень, удаляется от общей беседы (Иоан.13:30-31). Удаление Иуды от общей беседы было не незаметно и для всех других собеседников святых учеников Господа Иисуса; они видели, что Божественный Учитель, омочив в блюдо хлеб, подал Иуде; слышали, что Он сказал ему: “что делаешь, делай скорее”, но не могли понять, что все это означает; некоторые только думали, что Господь Иисус Христос сказал Иуде, чтобы он закупил что-либо нужное для праздника или же чтобы он дал что-либо нищим, так как у Иуды были под сохранением все деньги, какия имелись в обществе на текущия нужды. Иуде только одному вполне должны были быть понятны слова Господа и Учителя: “что делаешь, делай скорее” -- и он вышел, не раздумывая о последствиях преднамереннаго им злого дела (Иоан. 13:26-31).

 

Была ночь, ночь единственная по темным действиям темной силы, возставшей во всей силе против всего святого и праведнаго; ночь, когда человек и сатана, один по слепоте, а другой ясно и сознательно, соединили свои силы к унижению и посрамлению Богочеловека, хотя один и другой, помимо своей воли, служили орудием для посрамления Того же Богочеловека, Господа Иисуса и для спасения человека.

 

 

“ДЕТИ, НЕ ДОЛГО БЫТЬ МНЕ С ВАМИ”.

 

 

Но оставим темныя деяния злых людей с их руководителем сатаною, и возвратимся в святое общество Господа и Его верных учеников.

 

Своим присутствием нераскаянный Иуда не мог не омрачать внутренняго и без того скорбнаго состояния Божественнаго Учителя. Скорбь Учителя, как мы могли видеть, отражалась и на Его учениках. Но лишь только оставил предатель святое общество, тяжелое настроение мыслей собеседников должно было облегчиться и стать легким и спокойным. Так злоба, не спокойная сама в себе, нередко отпечатлевается, незаметно даже для самой себя, и во внешних чертах, ложится гнетом на души окружающих и привносит свой непокой и другим; тогда как мирная и тихая любовь, сама в себе исполненная мира и тишины, привносит и во все окружающее благодатный мир и тишину.

 

Среди своих легко и отрадно быть; отрадно с любящими и любимыми провести хотя некоторое время; отрадно раскрыть всю свою душу; а времени, остававшагося для пребывания с учениками, уже было очень мало у Божественнаго Учителя.

 

“Чадца”, стал Он говорить, “не долго уже быть мне с вами” (Иоан. 13:33), близко время, когда нам должно будет разлучаться. Как много трогательнаго в этом любовно-отеческом слове Христа Иисуса, называющаго Своих учеников “чадца” -- детки. В этом умилительном названии выразилась и любовь, и грусть. Нужно оставить детей, нужно разлучиться с ними, скорбно сказал добрый Учитель-Отец; горестно-скорбно и тяжело сделалось и в сердцах учеников. Вот три года ходили они вслед Господа Иисуса Христа, пребывали во всех напастях и скорбях Его, ожидая, что Он приготовить царство, и они займут самыя первыя и видныя места. Мать Иакова и Иоанна не так давно просила (Матф. 20:20), хотя и не получила удовлетворительнаго, согласно прошению, ответа, чтобы любимые ея сыновья в ожидаемом царстве Мессии, когда оно будет устроено, заняли места: один по правую, другой по левую сторону Учителя, а тут Он говорит: “не долго уже быть Мне с вами”. Значит, не долго уже быть им с Учителем. Быть может, Он хочет оставить их на время,  чтобы перейти не надолго в какое-либо другое место. Быть может, обстоятельства требуют скрыться от враждующих иудеев; недавно же иудеи хотели побить Его камнями; слышно будто бы даже руководителями был собран совет (Иоан. 11:47), чтобы погубить его (Марк. 11:18);  впрочем, говорят, что предрешено не погублять Его в этот праздник, чтобы не сделать возмущения в народе (Матф. 26:5). Однако же, Учитель, Который не раз пред нашими глазами читал в сердцах людских и в наших, от Котораго, повидимому,  ничто не скрыто, вероятно, знает что-либо больше нас, и по каким-либо особым, не известным нам обстоятельствам теперь предполагает разстаться с нами, быть может, чтобы скрыться от преследователей. Как жаль, что мы пришли в Иерусалим, где столько врагов. Не лучше ли было оставаться до поры в нашей спокойной Галилее? (Иоан. 11:8). И там можно было бы объявить Господа царем, а Иерусалим после признал бы Его таковым. Жаль, что пришли в этот Иерусалим -- хотя на время, но нужно будет разлучиться с Учителем.

 

Все эти мысли, предположения,  догадки не могли не ложиться тяжелым гнетом на душу учеников.  “Дети”, сказал Учитель, “не долго Мне быть с вами; куда я иду вы не можете идти”. Значит, придется остаться самим без Учителя, без руководителя, не иметь возможности даже быть Ему, при случае, своею верностию и преданностию полезным, -- после этого и жизнь не жизнь.

 

 

“ЗАПОВЕДЬ НОВУЮ ДАЮ ВАМ,

ДА ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА”.

 

 

Вам, продолжал Господь Иисус, “даю заповедь новую: да любите друг друга, как Я Сам возлюбил вас. Посему весь мiр узнает, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между  собою” (Иоан. 13:34).

 

Не словом только, но самым делом и не раз явил Господь  Иисус Христос Свою высокую любовь ученикам. Они видели, что Он есть всесовершеннейшая и всеполнейшая Любовь, и с этою Любовию они должны будут разлучиться. Что же им делать? Нет, не разстанемся с нашим возлюбленным Учителем; что бы ни было, не разстанемся!

 

“Душу мою”, восклицает Петр, можно сказать, не обинуясь, выражавший чувства всех учеников, “душу мою положу за Тебя” (Иоан.13:37). Любовь неразлучна. Самая смерть не в силах  победить любви; не той любви чувственной, безразсудной, которая губить бедную душу, но любви чистой, святой, божественной, которую заповедал Спаситель в Своей прощальной беседе ученикам Своим, а в лице их и всем Своим последователям. Но и эта любовь только тогда сильна, когда не соединена с самонадеянием, когда поддерживает и укрепляет ее Сам Бог; без этого и она ничто. “Душу мою”, говорил Петр, “положу за Тебя”.  Забыл он, что самонадеянность его чуть было не погубила его во время плавания на море,  когда он дерзнул просить Учителя, приближавшагося по водам к кораблю, дозволить и ему идти по морю; забыл, что он тогда непременно погиб бы, если бы не воззвал о помощи к Господу Иисусу, и Господь, простерши руку, не поддержал бы его и не ввел в корабль (Матф. 14:28).

 

“Душу ли твою положишь за Меня?” сказал Господь; “истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как ты отречешься от Меня трижды” (Иоан. 13:38).

 

И слова Тайновидца исполнились во всей силе. Апостол Петр, хотя впоследствии действительно положил душу свою за Христа и Его учение, но в эту ночь не только не решился положить душу свою за Учителя, но даже трижды с клятвою отрекся от Него, говоря: “не знаю Человека сего” (Матф. 26:70-75; Лук. 22:61). И погибель его была бы верная, если бы не воззрел милостиво на него Иисус и не ввел его опять в корабль Церки Христовой.

 

 

“ДА НЕ СМУЩАЕТСЯ СЕРДЦЕ ВАШЕ”.

 

 

Не могло скрыться от Сердцеведца душевное состояние учеников. Проникая во глубину их сердец и не желая оставить их в безнадежной тревоге, Он сказал: “да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте” (Иоан. 14;1). Основа учения Христа в течение всего времени земной его жизни было истинное богопознание и вера; и теперь к вере же призываются ученики. В истинной, живой вере -- полное утешение; на ней основана вся надежда. Как бы так сказал Господь: вот как только увидели вы и почувствовали опасность, так и смутились и сердцем. Успокойтесь! Отбросьте мысль о земном царстве, думайте о другом, Небесном. “Да не смущается сердце ваше. В доме Отца Моего много обителей;  когда Я пойду, приготовлю и вам место; приду опять и возьму вас к Себе” (Иоан. 14:2-3). Ясно давая понять ученикам, что Царство Его не от мiра сего, Господь хотел возвести их мысль от земли на неба, и чтобы еще больше раскрыть ту же мысль, сказал: “верьте Мне Я в Отце и Отец во Мне; по крайней мере верьте Мне за те дела, которыя Я совершил. Говорю вам, что всякий, кто только верует в Меня, совершит даже большия дела. Чего бы вы ни просили во имя Мое, все получите” (Иоан. 14:11-13).  Знаю, как тяжела разлука со Мною, знаю, что предоставленные самим себе, вы пришли бы в смятение, как овцы, не имеющия пастыря, но “Я умолю Отца Моего, и иного Утешителя даст вам и Он пребудет с вами во веки” (Иоан. 14:!6).  Да не смущается сердце ваше! “Не оставлю вас сирими; приду к вам” (Иоан. 14:18).  Не думайте, что разлука наша будет навсегда. Нет, Я вас не покину!

 

Так добрый и чадолюбивый отец, поставленный в необходимость оставить на более или менее продолжительное время своих любимых детей, наперед предусматривает, что может случиться без него; напоминает, наставляет, утешает, озабочивается, чтобы предупредить всякую опасность, какая только может случиться без него. Но выражение любви отцов земных, не более как отблеск любви Отца Небеснаго, и если на земле есть любовь отца к детям, то не на небе ли и эта любовь получила свое начало?

 

Ты, Господи, благоволил сказать ученикам Своим: “не оставлю вас сирими” в самое страшное и опасное  время их духовной жизни, не оставь и нас, да не оскудеет и в нас вера и надежда при смутных и тяжелых обстоятельствах нашей жизни!

 

Долго, еще долго продолжал Господь Иисус Христос Своею благодатною беседой утешать Своих учеников, -- они же с детской любовию внимали этому утешению. Вероятно, некоторыя  из свечей, прежде ярко освещавших горницу, уже догорели, а другия догорали. Время среди беседы прошло незаметно. На дворе из окошек выглядывала темнота. Вдруг, среди продолжавшейся, полной любви и утешения беседы, лицо Божественнаго Учителя выразило особую незаметную решимость, и Он, еще слушавшим и безконечно желавшим слушать Его ученикам сказал: “Уже немного Мне говорит  с вами, ибо идет князь мiра сего” (Иоан. 14:30).

 

Верно этот нечистый князь темнаго царства дело свое, которое не раз обдумывал в своем мрачном жилище, готов привести в исполнение; Каифа и Анна, книжники и фарисеи, а с ними и Иуда, готовы и собрались служить нечистому в нечистом деле, -- и вот он идет, не по своему достоинству, а по своей до времени силе.

 

 

“ВСТАНЬТЕ, ПОЙДЕМ ОТСЮДА!”

 

 

“Встаньте, пойдем отсюда!” (Иоан. 14:31). Ночь темна, Господи! не Сам-ли Ты когда-то сказал: “кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним?” Не лучше ли было бы оставаться на месте в этой горнице и если бы даже и пришел князь мiра сего со своими споспешниками, то не легче ли было бы здесь защититься от него?  Не могли бы мы сами защититься; стал бы на защиту хозяин дома его домочадцы и слуги; помогли бы знакомые и соседи?

 

Но слово произнесено: “встаньте, пойдем отсюда, чтобы мiр знал, что Я любвлю Отца, и как заповедал Мне Отец, так творю” (Иоан. 14:31). Ничто не остановит воли Отца Небеснаго. Предопределенное в предвечном совете должно совершиться.

 

Воспели псалмы, -- и отправились в путь, -- путь по которому еще раз придется возвращаться Учителю, но уже в виде узника. Не могли догадаться об этом ученики, иначе просили бы, молили бы своего Учителя не выходить из дома. Но путь начат.

 

Сколько грустных впечатлений должно было соединиться в душе Господа Иисуса  Христа, идущаго по этому пути. Шел отец, котораго провожали дети, правда, любящие, но не знавшие и не могшие понять того, что Его ожидает. Они чувствовали, сознавали только, что придется разстаться с любимым Учителем, но не понимали, не предвидели того тяжело-страшнаго, что должно случиться с Ним после того, как разстанутся; самая мысль о предстоящем разставании была тяжела. Оствалось было Учителю преподать им последнее наставление, пролить в души их последнее утешение. “Время близко”, -- и дорогое время, остающееся до времени, “кое близко” (Матф. 26:18),  употреблено все от тайной-вечерней горницы до Гефсимании на прощальную самую трогательную беседу. Виноградники, мимо которых лежал путь, послужили предметом речи.

 

 

“Я -- ЛОЗА, ВЫ -- ВЕТВИ”.

 

 

“Я -- истинная Лоза, а Отец Мой Виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, Он очищает, чтобы более принесла плода. Пребудьте же во Мне, и Я в вас. Я Лоза, вы же ветви” (Иоан. 15: 1-5).

 

Не раз говорил Господь Иисус Христос приточно, не раз ученики слышали притчи Его. Еще они могли помнить притчи о винограднике и о злых приставниках в нем, о винограднике и о нанятых в него Господином рабочих (Матф. 20:1-16; 21:33-42); мысль тех приточных сказаний была более или менее им понятна. Но здесь раскрывается им новая мысль: о постоянном пребывании с Господом и о возможности приносить добрые плоды только при тесном единении с Ним. На этот раз притча обнимала собою всю основанную Христом Церковь на земле.

 

Не принести добраго плода тому, кто отделиться и не пребудет в единении с виноградною Лозою Христом Иисусом, --в единении основанной Им Церкви и святого божественнаго учения. Да не дерзнет же никто самовольно отделяться от истинной виноградной Лозы -- Господа Иисуса Христа.

 

Еще раз напоминает Господь Иисус ученикам Своим о любви, напоминает о соблюдении заповедей Его.  Сам готовый положить душу Свою за спасение людей, говорит, что “больше сея любви никтоже имать, разве кто положит душу свою за други своя”; называет учеников Своими друзьями, повторяет ту же великую заповедь любви, указывает на первоначальное их избрание Своими учениками; предсказывает ожидаемую их судьбу: “если Меня гнали, будут гнать и вас” (Иоан. 15:20). Снова напоминает о пришествии Утешителя Святаго Духа; говорит о Своем единосущии со Отцом (Иоан. 16:7). Слово у Него идет за словом; в последней этой беседе соединяет Он в одно краткое, но, вместе с тем, и полное поучение, чему учил и жизнию Своею, и словом и раскрывает все, что они должны были знать и что только могли вместить в себе. В заключение прикровенно изъясняет то душевное состояние, в коем они будут находиться после разлучения  с Ним, равно как и то, которое произойдет в них, когда снова Его увидят. “Вскоре не увидите Меня, вскоре и увидите Меня. Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мiр возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша обратится в радость. Я увижу вас опять и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас” (Иоан. 16:19-22).

 

Утешение проливалось за утешением в сердца учеников, скорбящих и начинавших всею силою души предчувствовать близкую, очень близкую опастность Учителю. Вера пролита в их души до того, что они сказали: “веруем, что Ты от Бога исшел” (Иоан. 16:30). Но долго ли останется эта вера?

 

 

“НАСТАЛ ТОТ ЧАС, ЧТО ВЫ РАЗСЕЯТЕСЬ”.

 

 

“Близок час”, сказал Господь Иисус Христос, “и даже настал тот час, что вы разсеетесь каждый в свою сторону, и Меня оставите одного; но Я не один, потому что со Мною Отец” (Иоан. 16:32).

 

Уже было прошла тяготевшая мысль об измене Учителю. Ученики видели грозящую ему опасность, но думали, надеялись, что они все-таки останутся верными, а между тем для самой их верности и преданности опасность велика: разсеется каждый в свою сторону и оставять Учителя одного. Никто, даже Петр, не смеет теперь вызываться с своим обещанием положить жизнь свою за жизнь Учителя. Знали по опыту, что слово Господа Иисуса Христа не мимоидет; могли думать, что и сказанное тяжелое слово о них исполнится. Пастырь будет поражен, и овцы разсеятся. Кто мог бы проникнуть в эту минуту в душу апостолов, тот только мог бы понять всю ту тяжесть, которая лежала в их душах.

 

“В мiре вы будете иметь скорбь”, сказал Господь, “но мужайтесь: Я победил мiр” (Иоан. 16).

 

Слова эти, произнесенныя со властию,  какая приличественна и свойственна Богу, не могли не вдохнуть в сердца учеников надежды. Сама собой должна была возникнуть мысль: если Он наш Учитель, победитель мiра, то оставить-ли Он своих учеников безпомощными? Он же обещал нам не оставлять нас сиротами; обещал придти к нам, -- мы Его увидим, будем жить с Ним. Следовательно, отчаяваться нечего! Будем надеяться!

 

Видел состояние Своих учеников Божественный Иисус; видел, как посеянная им надежда возрастала в сердцах их; предвидел и плоды этой надежды; прервав беседу, остановился Сам и за Ним остановились идущие ученики. Все, что только нужно было сказать, сказано им; оставалось на наступающее короткое время, на которое должно будет разлучиться с ними поручить их кому-либо другому под соблюдение и сохранение; и кому же лучше, как не Отцу Небесному?

 

 

“ОТЧЕ СВЯТЫЙ! СОБЛЮДИ ИХ ВО ИМЯ ТВОЕ!”

 

 

Пересекая Своим чудным взором безмерность небес и обращая его к Своему Отцу, Он начал Свою молитву: “Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы” (Иоан. 17:11).

 

Сколько величественно и любовно-трогательнаго в этой прощальной, ходатайственной молитве Божественнаго Сына пред Своим Небесным Отцом! Он начал ее, возведши очи к небу; и там Небесный Отец услышал Его. “Никто” из учеников не “погиб”, “только сын погибельный”; но и этот устроил свою погибель раньше ходатайственной молитвы Бога Сына к Богу Отцу. Это была молитва Ходатая пред Богом Отцом не за учеников только, но и за всех преследуемых за Имя Его, за каждаго истинно верующаго в Него христианина. “Не о сих только молю, но и о всех верующих” (Иоан. 17:20). Только для всеобъемлющей Любви и возможна такая всеобъемлющая молитва! С каким благоговением должны были внимать этой молитве ученики Иисуса! Ей в тишине ночи внимали св. Ангелы; ей внимал Бог Отец, к Коему возносима была она.  Не из слов ли этой молитвы: “и ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мiра” (Иоан. 17:5), положил начало своему благовествованию записавший эту молитву великий Богослов св. Иоанн, когда возгласил свое: “в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог” (Иоан.1:1). Если бы и не так, то молитва и благовествование исходят от Бога, Коему одному доступно единение и Отца с Сыном и Сына с Отцом.

 

 

“ОТЧЕ МОЙ! ЕСЛИ ВОЗМОЖНО, ДА МИНУЕТ МЕНЯ ЧАША СИЯ”.

 

 

Молитва была вознесена. Тут уже была Гефсимания с своими садами; оставалось только пройти поток Кедрон. Не раз сад Гефсиманский был свидетелем уединенных молитв Господа Иисуса Христа; и на этот раз Он приходит сюда же. Восемь учеников Его остались на указанном месте, с собою же Он взял только Петра, Иакова и Иоанна.  Это те самые ученики, которые видели Его славное преображение на Фаворе; слышали Его беседу о том будущем, которому должно было скоро совершиться и о коем до времени приказано было не говорить никому. Тогда они до того были восхищены высоким блаженством, что просили у  Господа дозволения устроить три палатки, чтобы навсегда оставаться на Фаворе, и, если можно, наслаждаться испытанным блаженством; но из-за славы, которую они видели, уже виднелись страдания, кои предуготовлялись в будущем, -- в Гефсимании и на Голгофе. Свидетели славы должны были быть свидетелями и уничижения. Сад Гефсиманский,  по справедливости, должно назвать преддверием к Голгофе.

 

Месяц Нисан, -- наш март, в Палестине время цветения садов. Сад Гефсиманский был полон благоухания. Все звало к отдыху: и время поздней ночи, и предшествовавшая продолжительная беседа, и усталось от пути, совершеннаго в необычайное время. Но не для отдыха, а для труда и бдения вошел в этот сад Господь Иисус Христос.

 

Решится-ли христианин оставаться вне сада Гефсиманскаго, предаваясь безпечно гибельному сну, если там бодрствует Его Спаситель?  Не войти-ли туда, где Господь? Врата отверзсты Подвигоположником. Войдем же и мы туда не с суетным желанием  ищущих услаждений плоти от благоухания деревьев и цветов вертограда, не с коварною мыслью Иуды, стремящагося на предательство Божественнаго Учителя, не с наглою дерзостию первосвященнических слуг и отрядом воинов против Господа, но со смирением и любовью ко Христу и Богу нашему.

 

Бодрствуйте здесь, “бдите и молитесь” (Марк. 14:38), сказал Господь названным нами трем Своим ученикам. “Прискорбна душа Моя до смерти”. Отошел от них не далее, как на вержение камня и в тяжело-скорбном Своем состоянии приступил к необычайной молитве. “Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты! Да будет воля Твоя!” (Матф. 26:39-42).

 

Три раза обращался Господь с молением к Отцу Небесному, да минует Его эта чаша.

 

Да минет эта чаша! О, верно горька была чаша, приготовленная Господу Иисусу, если Он так усиленно молит Своего Отца, чтобы она миновала. И когда подумаю, что и я из числа приготовивших эту чашу, невольно становится страшно за себя. Ибо что эта за чаша? Страдания за грехи людские, за грехи тех, кои жили до нас, за грехи живущих в одно время с нами, за грехи имеющих жить после нас, и за грехи наши собственные. Все преступления, все беззакония людские в Божественной мысли Своей Он видит в полном их числе, объеме, величине, и вся тяжесть их представляется Ему во всей безобразной наготе! За них Он должен принести Себя в жертву. “О нас Он болезнует!” (Ис. 53:4). Капли крови падают и орошают землю, на коей приносится молитва. О, сколь горькая эта чаша! Если человеку приходится пить чашу страданий за свои собственные, и притом за одни свои проступки, и только этим проступкам соразмерно, и тот не взмолится ли: “да минует эта чаша!” Но что все наши чаши в сравнении с тою, которую до дна должен был испить Спаситель, не меньше-ли самой ничтожной капли воды в сравнении с водами всех океанов?  Он, всеправедный, должен был пострадать, и в саду Гефсиманском уже предначал Свои страдания за спасение всего рода человеческаго, и с страшно тяжелым чувством в безпредельности времен видел многое множество грешников, которые в безумии своем даже не захотят воспользоваться имеющим быть чрез страдания уготованным спасением. Кто с самопожертвованием посвящал, идя для счастия кого-либо любимаго им, и видел и испытал пренебрежение своего самопожертвования, тот хотя отчасти поймет в данное время неописанное чувство скорби Господа Иисуса, из-за любви к людям готоваго низойти до смерти, смерти крестной. Господу Иисусу пришлось увидеть это пренебрежение не одного какого-либо человека, не десятков, сотен и тысяч, но многаго множества людей, из среды даже тех, которые будут носить на себе Его святое имя и называть себя последователями Его учения. Только Предвечная Божественная Любовь могла вынести такую чашу предстоящих страданий, только Господь Иисус Христос в такую тяжелую минуту и мог всецело предать Себя в волю Отца Небеснаго и взывать: “да будет воля Твоя!”

 

Если, Господи,  и нам когда-либо будет определено пить чашу страданий, то дай нам силы и крепость о имени Твоему святом, чтобы и мы могли смиренно сказать Отцу Небесному: “если не может чаша сия миновать нас, то да будет воля Твоя!”.

 

Тогда как Господь Иисус Христос продолжал Свою скорбную молитву, ученики Его предались сну. Не для сна они взяты в сад Гефсиманский; “бодрствуйте и молитесь”(Марк. 14:38), сказал им Господь. Но слабость природы человеческой взяла верх над учениками; очи их “отяготели”. Быть может, не малую долю в этом отягощении сном учеников принял участия и сатана: просил же он “сеять их, как пшеницу” (Лук. 22:31). Легче становится душе, когда скорбь наша разделяется участием других, близких нам, но Господь Иисус Христос должен был остаться лишенным этого счастия, чтобы чаша, уготованная Ему была полна и переполнена.

 

 

“ВОТ ПРИБЛИЖАЕТСЯ ПРЕДАЮЩИЙ МЕНЯ”.

 

 

Два раза приближался Господь Иисус к ученикам и пробуждал их от сна, и затем подошел в третий раз и сказал: “вы все еще спите; встаньте, пойдем; вот приблизился предающий Меня” (Матф. 26: 45-46). В этом “встаньте, пойдем” -- повторилась та же решимость, та же готовность и даже с большею силою -- идти навстречу ожидаемаго, чем несколько часов назад она выражена была при выходе из дома, где совершена была  Тайная Вечеря. Кто видел Господа Иисуса Христа минуту тому назад, в молитвенном борении и томлении изнемогающаго до того, что Отец Небесный послал ангела для укрепления Его, и взглянул бы на Него теперь, тот с удивлением увидел бы проявление в Нем чего-то высшаго, не человеческаго, Божественнаго. Виделся в Господе Иисусе Христе человек, но человек с тем бодрым духом, который свойствен только силе Божией. Преданность воле Отца Небеснаго, кротость, решимость отпечатлевались и в Его голосе и в Его движениях. Слова “встаньте, пойдем” -- произнесены были с таким чувством, которое можно только в некоторой степени постигать человеку сердцем, но невозможно понять умом. Оно проникло до глубины души учеников, которые немедленно воспрянули, чтобы следовать за Божественным Учителем; но Он уже был впереди, и прямо пошел навстречу предающаго Его.

 

Толпы народа с оружием и дрекольями, не мало слуг архиерейских, несколько воинов и во главе всех их Иуда, -- все они приближались к месту, где был господь. В руках некоторых из них мерцали светильники, иные же были со оружием и дрекольями; Иуда указывал путь. Оставалось сделать десяток-другой шагов, как Сам Иисус, вышедший навстречу, спрашивает их: “кого вы ищете?” --”Иисуса Назорея”, отвечают они. “Это Я”, говорит Господь. От одного слова Его пришедшие падают на землю (Иоан. 18:4-6). Не та-ли всесильная мощь звучала и в Гефсиманском саду “это Я”, какая звучала некогда на Синае, в то время, как Сильный крепостию давал Свои десять заповедей, и когда сыны Израиля не смели приблизиться к подножию священной горы и внимали вдали со страхом и трепетом; но на Синае было время явления славы; здесь же приближалось время страданий, хотя для явления той же и большей славы говорившаго там и здесь сказавшаго: “это Я”.

 

 

“ЦЕЛОВАНИЕМ-ЛИ ПРЕДАЕШЬ СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКАГО?”

 

 

Приблизился Иуда и, лобызая Господа, приветствовал Его: “Равви! Равви!” (Марк. 14:45). Это был условленный знак, которым он договорился указать врагам своего Учителя.

 

“Друг, целованием-ли предаешь Сына Человеческаго?” (Матф. 26:50; Лук. 22:48) послышались кроткия слова Господа Иисуса. Лобзание всегда служило выражением преданности, любви, но здесь для Иуды оно послужило выражением изменническаго предательства; не скажем ненависти, потому что Иуда не имел ни малейшаго повода ненавидить своего Учителя Господа Иисуса, разве ли сатана успел свое чувство злобы ко Всесвятому влить и в его душу.

 

“Целованием-ли предаешь Сына Человеческаго?” Содрогуться должен от этих слов кроткаго Спасителя каждый предатель! Содрогнись, кто из детства слышал “глаголы жизни вечной”,  и возстаешь против этих глаголов! Содрогнись, облекающий в прекрасныя формы вредныя слововыражения и ложныя мысли и под видом красоты и приятности влекущий неопытныя души к погибели, растлевая сердца и нравы! Содрогнись, ложный друг, под видом дружбы строющий ковы своему ближнему. Содрогнись, каждый, кто подобно Иуде, наружными знаками свидетельствует любовь, а  внутренно готов предать своего ближняго.

 

Предательство личиною любви и преданности не достойно не только последователя Христова, но даже и человека, и едва ли возможно, если нельзя о нем сказать: “вошел в него сатана!”

 

“Делай то, для чего ты пришел” (Матф. 26:50), вслед за лобызанием Иуды сказал этому предателю Господь Иисус Христос. Знаю цель пришествия твоего, но “делай то, для чего ты пришел”. Если ни кроткое слово, ни название тебя другом не может остановить тебя, хотя из врага ты еще мог бы стать другом, если не можешь осилить овладевшую тобою страсть, “то делай то, для чего ты пришел”, хотя, по  крайней мере, теперь должно было бы тебе вспомнить сказанное Мною: “горе человеку тому, которым Сын Человеческий предается”.  Нет, ничто не остановит предателя! Человек, который вместе с Господом Иисусом Христом “наслаждался брашен, ходил в дом Божий”, поднял свою руку, чтобы указать Его приведенной толпе.

 

Знак подан. Руки поднялись, чтобы взять и связать Христа. Минута самая решительная; благо есть меч в руках Петра; и вот он, будто молния, не думая о последствиях, поражает архиерейскаго слугу Малха, и отсекает у него правое ухо. “Вложи”, сказал Господь, “меч твой в ножны”; все  взявшие меч, “от меча погибнут. Неужели ты думаешь, что Я не могу умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов?” И они не стали бы в Мою защиту? Но все это должно совершиться, иначе, “как исполнится предсказанное о Мне пророками?” Так, остановив Петра и других учеников, готовых к защите Его, сказал Господь. Еще не успела одуматься толпа, что предпринять, ввиду защитительнаго поступка Петра, как Господь Иисус Христос рукою Своею коснулся уха Малха и исцелил его (Матф. 26: 51-54; Лук. 22:52).

 

Узнаем Любвеобильнаго Бога в лице Иисуса Христа во всей Его силе и могуществе и в ту минуту, когда на Него, как будто на злодея, приходят с дрекольями. Но слепота пришедших не могла узнать этого; приступили ко Иисусу с возможно дерзостною яростию и связали Его. Сам Господь Иисус вышел навстречу толпе. Сам же и отдался в руки ея. Нет места для защиты! Преследуемые малодушным страхом, оставив Учителя, бежали ученики, желая в бегстве найти спасение от рук иудеев.

 

 

“ЛУЧШЕ НАМ, ЧТОБЫ ОДИН ЧЕЛОВЕК УМЕР ЗА ЛЮДЕЙ”.

 

 

По пути от Гефсимании к дому первосвященника Каиафы стоял дом Анны, тестя Каиафы. К этому-то Анне был приведен прежде всего Господь Иисус. Странным сразу покажется, для чего был приведен Господь Иисус Христос к Анне? Не ему же должен  был принадлежать суд над приведенным; право это принадлежало первосвященнику и синедриону. Но нельзя не предполагать, что, хотя Каиафа в качестве первосвященника с своего архиерейскаго седалища и дал совет: “лучше нам, чтобы один человек умер за людей” (Иоан. 11:49), и тем предсказал смерть Иисуса, но и Анна не был одним из последних, действовавших против Господа Иисуса Христа. По самому характеру Анны, ему должно было принадлежать первое место в числе врагов Божественнаго Учителя, не останавливавшихся в выборе средств к погублению Его. Кому, как не Анне, не раз покупашему архиерейство, более известна была цена серебреников, и кто лучше него мог употребить в дело и коварство, и хитрость, и подкуп, и все, что только необходимо было к совершению злого умысла. Ему-то и выпал незавидный на этот раз почет первому увидеть связаннаго Господа Иисуса Христа и начать допрос.

 

Вопрос, предложенный Господу Иисусу Анною, был об учениках и учении Его. Кто по всей Иудеи не знал об учении Иисуса Христа, и кому из всех врагов Иисусовых лучше было знать, как не Анне, который не мог не следить за всем совершающимся во Иудее, и, однако, на этот раз он притворяется ничего не знающим и требует объяснения от Иисуса Христа об Его учении и учениках. “Я говорил ясно мiру”, отвечал Господь, “Я всегда учил в синагогах и в храме, и тайно не говорил ничего. Спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил” (Иоан. 18:20-21). Так истина и правда не боится ничего, не отказывается от Своих слов! Господу Иисусу Христу, Который пришел в мiр, чтобы свидетельствовать об истине, предлежало засвидетельствовать ее и здесь.Но были-ли внимающие истине? Не для того спрашивает Господа Иисуса Христа Анна об учении Его, чтобы самому просветиться светом истины Божественнаго учения, но для того, чтобы, если можно, на самом учении основать обвинение Христа. “Спроси слышавших”,  получил он ответ от Господа Иисуса. Обыкновенно в каждом деле для разъяснения обращаются к показаниям свидетелей. А свидетели были на лицо: вот они знают, их и спроси. Но не задавался Анна желанием проследить учение Иисуса Христа. Поэтому, пока что будет; удовольствовавшись унижением Иисуса и оскорблением чрез слугу, дерзнувшаго поднять руку и ударить Христа, отослал Его к своему затю Каиафе.

 

Господь Иисус Христос был приведен к Каиафе. Ему -- Каиафе, носившему кидар Аарона, приличен был суд над приведенным Учителем -- Иисусом Назарянином. Сюда же к первосвященнику, без сомнения, поспешил прийти и Анна, полный нетерпеливой злобы и зависти к Иисусу Христу. Ночь не только не могла остановить этого дела, наоборот, еще способствовала ему.  Жители Иерусалима покоились сном, не зная о происходящем. Да и на что им, по мысли заправителей дела, знать?  Чего добраго! Могли бы возстать на защиту Галилейскаго пророка. Для этого и должен был поспешить во дворец Каиафы Анна. Сюда же собрали всех тех членов синедриона, на единомышленность коих с собою могли полагаться (Марк. 14:53).

 

 

“КНЯЗИ ЛЮДСТИИ СОБРАШАСЯ ВКУПЕ

НА ГОСПОДА И НА ХРИСТА ЕГО”.

 

 

Начался суд над Господом Иисусом Христом. Суд, единственный в летописях мiра -- суд грешников над Всесвятым, суд беззаконников над Всеправедным, суд твари над Творцом.Такой суд можно было совершить только во тьме ночной, -- иначе не померкло-ли бы солнце прежде осуждения на смерть Всесвятаго?

 

Вопросы Обвиняемому следуют за вопросами; все ищут вины, -- вины не находят. Есть еще одно средство, не раз употреблявшееся и до ныне употребляемое: лжесвидетельство, а если нужно и подкуп свидетелей, что за беда, хотя бы и ложных? (Матф. 26:59). К этому-то безчестному средству и прибегают архиереи с своим синедрионом против Господа. Но и тут дело неудачно. “Неправда солгала сама себе” (Псал. 26:12). Свидетели противоречат друг другу;  выходят разногласия (Марк. 14:56);  на показаниях их опасно основать обвинение Судимаго, но вину найти необходимо, ибо “весь мiр идет за  Ним” (Иоан. 12:19); необходимо, поэтому, обвинить Его во что бы то ни стало. Совесть и страх Божий на этом суде забыты. Сам Обвиняемый молчит, не отвечает ни одного слова против всех обвинений. “Как агнец пред стригущим его безгласен, так  Он не отверзал уст Своих” (Ис. 53:7).

 

Вот, наконец, подходят два лжесвидетеля и говорят: “Мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный и чрез три дня воздвигну другой нерукотворенный”.  Чего лучше? Он возстал против святыни; говорил, что может разорить храм. Но был-ли  достаточен здесь повод к обвинению? Храм как существовал, так и существует; Обвиняемый из-за ревности к почитанию святыни храма в недавнее время изгнал из него продающих и покупающих. Следовательно, обвинить за непочитание храма невозможно, невозможно тем более, что и этих лжесвидетелей “недостаточно было свидетельство” (Марк. 14:59).

 

Впрочем, прибавим, что, когда Господь Иисус Христос говорил о разрушении храма, то Его слово не касалось храма Иерусалимскаго, а речь Его  была о храме тела Своего (Иоан. 11:20-21). Но в последнем смысле предсказанию Его не станут верить ни архиереи, ни  даже синедрион, и тогда, когда оно исполнится во всей силе.  Смерть Иисуса Христа увидят, но в Воскресение, несмотря на всю достоверность его, не захотят поверить, и еще раз прибегнут к своим безчисленным серебренникам (Мтф. 28:12), хотя уже и безуспешно, для сокрытия правды.

 

Что же делать с Обвиняемым, но не Обвиненным Господом Иисусом Христом? “Что нам делать?” (Иоан. 11:47). Что делать, тем более, что Он все-таки продолжает, несмотря на все обвинения, хранить молчание? Что лучшаго?  Есть в руках архиерея последнее средство -- это его власть духовная. Во имя прав своей архиерейской власти, призвав имя Божие, спрашивает он Господа Иисуса: “заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, ты ли Христос, Сын Божий?” (Матф. 26:63). Название это не раз усвоял Себе Иисус Христос; откажется-ли Он теперь от этого имени? Если откажется, --в таком случае Он не Мессия; Он обманывал народ. Если же не откажется, то, что легче, как обвинить Его за присвоение не принадлежащаго Ему имени -- Сына Божия -- в богохульстве. Что Господь Иисус Христос? Какой даст ответ на предложенный вопрос? Не уклонится ли снова от ответа? Тогда как?... Тогда нужно придумать новую хитрость к уловлению Господа Иисуса! О имени Божием спрашивающему первосвященнику Он должен отвечать.

 

“Ты сказал”, ответил Господь архиерею в слух всего синедриона, “отныне узрите Сына Человеческаго, сидящаго одесную силы и грядущаго на облаках небесных” (Матф. 26:64).

 

Ожидание исполнилось! Довольно! “Что искать свидетелей? Вы слышали Его хулу”, кричит архиерей и раздирает ризы, выражая высшую степень оскорбленнаго чувства и мнимую ревность о славе Божией, не предвидя, что этим раздиранием риз он на этот раз, помимо своей воли, свидетельствует, в качестве архиерея, о раздирании священства ветхозаветнаго и об обнажении его самого от всех прав того же священства.

 

“Как вам кажется?” (Матф. 26:66). Как вы думаете? В самом выражении вопроса, с коим он был произнесен, заключался ответ, который и поспешили дать единомышленные архиереи.

 

“Повинен смерти” (Матф. 26:66), раздаются в синедрионе голоса.

 

Дело решено! Не даром проведена безсонная и тревожная по ожиданием ночь. Но архиереи и синедрион могли только прокричать: “повинен смерти”, а предать ей не могли. По необходимости, пришлось вспомнит, что “оскудел князь от Иуды и вождь от чресл его”, хотя воспоминание само по себе достойно и лучшаго чувства и лучших людей; требовалось обратиться к Пилату, в то время поставленному римским императором правителем Иерусалима, представить ему Обвиненнаго и просит о предании Его смерти.

 

 

“ПЛЕВАЛИ ЕМУ В ЛИЦО, ЗАУШАЛИ ЕГО

И УДАРЯЛИ ЕГО ПО ЛАНИТАМ”.

 

 

Еще продолжалась эта ужасная ночь; “година” князя мiра и “области темныя”. Первосвященники и члены синедриона разошлись до новаго собрания, а Господь Иисус Христос был отдан на поругание бывшей во дворце Каиафы невежественной толпе; и не было меры поруганиям. “Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: “прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?” (Матф. 26:67-68). Грубое  невежество никогда не знает меры своей жестокости, если только его не сдерживают, и еще хуже, если побуждают злые руководители.

 

Прискорбно, когда вдумываешься, до какого ожесточения может дойти человек! О, да будет благословен, во-веки благословен Тот, Кто, пришедши с неба на землю, изрек учение о любви и Сам послужил высоким примером ея.

 

Наконец, ночь сокрылась со всеми злодеяниями людскими. Горестный ап. Петр, сперва оставивиший Господа Иисуса в саду Гефсиманском, но затем, из желания видеть, чем все кончится, за Ним последовавший во двор Анны, потом Каиафы, видевший все происходившее с Господом  Иисусом Христом, и троекратно отказавшийся от Него, “вышел вон, плакал горько”. Петух напомнил ему предсказание Божественнаго Учителя об отречении его; взгляд Иисуса  Христа, ведомаго от поругания на поругание, довершил напоминание; в горести он теперь стал оплакивать свой грех (Матф. 26:75).

 

Кто нам даст слезы Петровы!

 

Солнце взошло над Иерусалимом по-прежнему и осветило своими лучами и праведнаго, и грешнаго, но едва-ли архиереи и старцы синедриона не поднялись со своих постелей раньше восхода самого солнца, если только безпокойная совесть давала им возможность почивать на них. “Не воздремать лукавому веждома своима”;  сон должен был бежать от очей их. Нужно было предначатое дело хорошо обдумать, облечь его в благовидную форму, подготовить народ, “да не молва будет”. “Когда настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совет об Иисусе, чтобы предать Его смерти” (Матф. 27:1), -- и решили отправить Его к Понтию Пилату.

 

 

“СОГРЕШИЛ Я, ПРЕДАВ КРОВЬ НЕПОВИННУЮ”.

 

 

Видел все это несчастный предатель Господа Иуда. Совесть заговорила; совесть этот неподкупный судия, представила ему на вид все благодеяния, какими он осыпан был Господом Иисусом;  вспомнилась ему вся жизнь, все учение Христа, ясно представилась всесовершеннейшая невинность преданнаго Учителя и Господа, --Кровь Его, более, чем кровь Авеля -- во уши его братоубийцы, вопила здесь от земли на небо. Не в силах вынести ужасных угризений совести, Иуда решился пойти к архиереям и старцам и открыть им свою душу. Что пользы в сребренниках, когда за них продана кровь невинная? В волнении несчастный торопится к храму, находит там тех, к кому он шел, и кого искал, архиереев и старцев, и говорит им: “согрешил я, предав кровь невинную” (Матф. 27:4). Одно слово со стороны архиереев и старцев, которое могло бы подать несчастному надежду, что преданный им Учитель будет освобожден, одно это желателшьное, в эту минуту слово, -- и  Иуда, может быть, не погиб бы. Но холодное: “что нам до того? Смотри сам”,  помутило окончательно разсудок несчастнаго. Не нужны серебренники, -- на них кровь, -- они жгут адским пламенем душу и сердце, -- не нужны они Иуде, -- повергает отчаянный взятую им “цену Цененнаго” на глазах архиереев  в храме, -- удаляется и вешается (Матф. 27:5). “Так погиб сын погибельный”. Сребролюбцу, собирателю неправедно сокровищ не достало-ли веревки настолько прочной, чтобы удержала его грешное тело, или же самое дерево, на коем повесился Иуда,  не могли выдержать тяготеющий на нем грех, но бездыханный труп оторвался, упал на землю, которая не могла не вздрогнуть, и не от сего ли “разселось чрево его” (Деян. 1:18).  “Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в  Бога богатеет” (Лук. 12:21), так “смерть грешника люта” (Псал. 33:22).

 

Но не могла ли она, по крайней мере, послужить ко вразумлению архиереев и синедриона?

 

Ничуть! Они употребили брошенные Иудою серебянники на покупку поля горшечника для погребения странников, не смея положить их, как цену крови, в церковное казнохранилище, сами же не изменили принятаго намерения предания смерти Праведнаго Господа Иисуса Христа.

 

 

“В ЧЕМ ВЫ ОБВИНЯЕТЕ ЧЕЛОВЕКА СЕГО?”

 

 

Едва пробудившись, Иерусалим увидел поруганнаго и связаннаго Господа Иисуса  Христа, ведомаго в двор Пилата. Вслед за Христом Иисусом, исполненные злобы, торопились туда же архиереи и старцы синедриона; туда же шли и многие лжесвидетели, бывшие во дворце Каиафы; к ним присоединились и множество других, --  “весь синедрион” (Марк. 15:1). Видя происходящее, не могли не собраться туда же многие из любопытства. Толпа народа начала мало-по-малу увеличиваться на просторном дворе Пилата.

 

Был такой установленный обычай согласно которому в этот день освобождался один из узников; многие из пришедших собрались сюда для того, чтобы хотя раз в году воспользоваться правом свободнаго голоса свободнаго народа. Не разсуждала толпа и не понимала, что, неоднократно служившая орудием страстей первосвященников и книжников, послужить таковым и на этот раз. Уже виднелись многие книжники и старцы, снующими среди собравшейся массы народа, возбуждая ее против Господа Иисуса Христа. Не мало нужно было употребить коварства и клеветы, чтобы настроить против Господа  Иисуса колеблющихся. Злое дело злых успевало и преуспевало.

 

“В чем вы обвиняете Человека Сего?” (Иоан. 15:29), спросил Пилат, вышедший и увидевший связаннаго Господа  Иисуса Христа. По самому содержанию вопроса, можно предполагать, что сведения о представленном ему на суд Человека более или менее он имел прежде, иначе первый вопрос должен бы быть об имени и звании приведеннаго.

 

“Если бы не был злодей, мы не предали бы Его тебе” (Иоан.18:30). И только. Но в чем состоят злодеяния Приведеннаго? В чем Его преступления? Достаточным, вероятно, показалось сказать, что  Приведенный -- злодей, и суд, и приговор, согласно их желанию, готовы. Забыли, что в данном случае ничего не может быть общаго между прокуратором и иудеями.  Прокуратора с ними не соединяли ни предразсудки, ни ненависть против Господа Иисуса Христа.

 

Не видя в словах обвинителей достаточнаго повода к возбуждению суда над Господом Иисусом по римскому праву, которым должен был руководиться Пилат в своей судебной практике, и вместе с тем, по всей вероятности, желая отклонить от себя суд над Иисуссом Христом, сказал: “вы закон имеет, и по закону вашему судите” (Иоан.18:31).

 

 

“Нам не позволено предавать смерти никого”, отвечали искавшие смерти Господа Иисуса. Более чем странно слышать эти слова из уст людей, предки которых избивали пророков, и которые сами поднимали руки, чтобы побить камнями Христа (Иоан.8:59).  Не потому ли “не позволено предавать смерти никого”, что убиение Иисуса должно было совершиться во всем согласно его словам, “которыми Он  дал разуметь, какою смертью Он умрет” (Иоан.12:33).

 

Орудием человеческаго спасения Самим Господом избран был Крест. Не о нем ли предсказывали пророки и не его ли предизображали прообразы? Сам  Господь Иисус незадолго пред этим сказал Своим ученикам: “Сын Человеческий предан в руки человеческия и распят будет” на Кресте (Матф.17:22-23; Марк.9:32). Определить крестную смерть мог только Пилат в Иерусалиме в это время, как правитель области Римской, и этой смерти от него Господу Иисусу Христу домогались теперь архиереи и синедрион. Но для этого мало было прокричать: “повинен смерти”, нужно было обвинить в каком-либо важном политическом преступлении. Обвинение готово: “запрещает давать дань кесарю, называя Себя Христом Царем; возмущает народ” (Лук.23:2). В это время римскаго обладания, при подозрительном кесаре Тиверии, и нераз пред этим дознанной склонности иудеев к возстанию против иноземной государственной власти, преступление, возводимое теперь на Иисуса Христа, было очень важное; дело требовало полнаго и точнаго разследования. Начинается допрос Христа.

 

 

“ТЫ ЛИ ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ?”

 

Итак, “Ты ли Царь Иудейский?” В ответ на этот вопрос должно было заключаться или осуждение, или оправдание Господа Иисуса Христа; его ожидали и Пилат, и обвинители.

 

Да, “Я Царь” (Лук.23:3), с удивлением услышал Пилат от Вопрошаемаго и с радостию -- архиереи и старцы; “но Царство Мое не от мiра сего; если бы от мiра сего было бы Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям” (Иоан.18:36). Итак, не отвергая действительной принадлежности Себе имени Царя, Иисус Христос в то же время сказал, что напрасно стремятся обвинить Его как политическаго преступника, восхищающаго власть кесаря и возмущающаго народ. Господь мог бы здесь прибавить, что если бы Он вздумал сопротивлятся кесарю, то обвинители Его не только не возстали бы против Него, но даже готовы были бы поддержать Его;  что к Нему подсылали даже узнать Его мнение о подчинении царской власти, и что Он во всеуслышание сказал, как и всегда говорил: “воздавать кесарево кесарю” (Лук.20:25); что Сам Он приказал Своему ученику заплатить подать за него и за Себя (Матф.17:27); и таким образом, мог даже служить примером повиновения предержашим властям; но ничего не делает Господь Иисус Христос; Он не прибегает ни к каким обыкновенным средствам защиты человеческой;  Он указал только, что “Царство Его не от мiра сего”; следовательно, ничуть не опасное для мiра и его властей.

 

Пилат, выслушав ответ Господа Иисуса Христа и видя, что со стороны обвинителей представлено только голословное обвинение, ничем не подтверждаемое, не усматривая ничего опаснаго ни для Рима, ни для кесаря, ни для самого себя, в том Царстве, коего Царем именует Себя Господь Иисус, прямо сказал: “не нахожу никакой вины в Этом Человеке” (Лук.23:4).

 

Вот уже другой человек свидетельствует о невинности Иисуса Христа; первый был Иуда. Но как свидетельство Иуды не остановило архиереев и старцев от предания крови невинной Пилату, так и сам Пилат, при всем убеждении  в невинности Иисуса Христа, не остановился пред произнесением смертнаго приговора Невинному.  Один свидетельствовал о невинности Преданнаго в храме, пред лицом Церкви, другой же на судилище пред лицом мiра. Нужно было во имя предвечной правды, чтобы Спаситель мiра, Божий Сын, осужден был слепотсвующими на страдания и смерть при полном засвидетельствовании Его невинности и праведности.

 

“Не нахожу вины”, сказал Пилат, “в Этом Человеке”.  По самой справедливости закона недлежало освободить Иисуса Христа. Для чего же держать связанным  Невиннаго и преследовать Справедливаго? Быть может, Пилат уже был и близок к освобождению Его. Но архиереи и старцы упорно кричать: “Он возмущает народ, уча по всей Иудеи, начиная от Галилеи до сего места” (Лук. 23:5).  Пилата, по вере язычника ничуть не интересовало, чему учит и как учит представленный ему на суд  учитель из иудеев; для него главное, лишь бы не учил против кесаря, -- Рима и его самого. Но узнав, что Господь Иисус Христос принадлежит к области Ирода, правителя Галилеи, который в то время находился в Иерусалиме, и желая ему “угодное сделать”, определяет отослать Его к  Ироду. И сделает он, таким образом, думал Пилат, угодное царю, -- и не будет нужды разбирать дело, в котором Пилат мог видеть из самой настойчивости требования суда над Иисусом Христом со стороны домогавшихся, не нравилось их домогательств. По приказанию Пилата, ведут Господа Иисуса к Ироду.

 

Ирод давно желал видеть Господа Иисуса Христа, -- не раз приходилось ему слышать о чудесах, совершенных Христом Спасителем. Теперь случай благоприятствовал. Привели Господа связанным. Мог теперь надеятся царь увидеть от пророка Галилейскаго какое-либо чудо. Не даром же молва народная так много говорила о чудесах Иисуса Христа; теперь будет удовлетворено любопытство. Но не для удовлетворения праздной забавы владык земных пришел с неба на землю Сын Божий. На все  вопросы Ирода Господь не отвечал ни одного слова; не отвечал даже и тогда, когда последовавшие за Ним во двор Ирода и представшие пред царем архиереи и старцы иудейские, не жалели слов в оклеветании Праведнаго. Однако, Ирод не нашел в Нем вины. Впрочем, недовольный тем, что приведенный к  нему Иисус не только не совершил ни какого чуда, но, что еще более, не ответил ни на один  из его вопросов, предоставил себе, по неразумному право сильнаго, удовольствие надругаться над Невинным. Оскорбленное самолюбие, обманутая надежда или, вернее, обманувшаяся, послужили побуждением безумному посмеянию царя над Праведником. По приказанию Ирода, возлагается на Христа белая-одежда, -- и Он отсылается обратно к Пилату. Возложенная белая одежда сколько для толпы составляла повод к посмеянию над Господом Иисусом Христом, столько же должна была свидетельствовать о невинности Его. И во дворце Ирода признан Господь невинным; но страдать должен!

 

Пилату надлежало довершить  меру страданий Праведнаго, Господа Иисуса Христа. К нему Он теперь снова приведен; архиереи, старцы иудейские и сообщники их, равно как и праздная толпа, падкая на кровавыя зрелища, не без поруганий над Христом следуют за Ним. Снова Господь Иисус во дворе Пилата.

 

Правитель вновь выслушивает обвинителей, допрашивает Обвиняемаго, снова не находит в Нем вины.  “Вот вы привели ко мне будто бы развращающаго народ, но я не нашел в Нем ни какой вины” (Лук. 23:14).

 

 

“СЕ, ЧЕЛОВЕК!”

 

 

Клевета посыпалась за клеветою, ложь за лжью, из-за сплетения клеветы и лжи так ясно проглядывала зависть к Господу Иисусу Христу Его предателей, что судия, и менее дальновидный, чем Пилат, мог бы заметить руководившее обвинителями чувсто. “Знал Пилат, что предают Его из зависти” (Марк.15:10). Кроме того, и жена Пилата прислала сказать ему: “Не делай ничего Праведнику Тому; потому что я ныне во сне пострадала за Него” (Матф.27:19).  Не осуждай невиннаго! Освободи Праведника! “Не нахожу вины, -- но, наказав, отпущу” (Иоан.19:6). Как бы так сказал Пилат: если уж необходимо, чтобы страдал Иисус Христос, то я Его подвергну наказанию, несмотря на Его невинность, и затем отпущу. Наказание здесь употребляется, как средство к освобождению Невиннаго. И какое наказание! Господи Боже! тысячи поруганий: бичевание, заушение оплевание, биение тростью по голове, и все эти изуверства соединяются с самыми страшными посмеяниями. Издеваются над Невинным и воины, и чернь, и старцы! Терновый венец возложили на голову, багряницей покрыли тело. В такой кровавой короне о позорной багрянице предстал уничиженный Царь Славы Господь Иисус пред Пилатом.  Поистине, в Срадальце от  зверских истязаний все тело покрылось язвами  и глубокими ранами и синевою, обагрилось кровию. Чтобы избавить от одной смерти, Праведный предается Пилатом тысячам смертей. Сам Пилат содрогнулся при виде Божественнаго Страдальца Христа Иисуса. “Вот Человек” (Иоан.19:6), он сказал. Посмотрите, чье сердце не содрогнется жалостию, кто еще не удовлетворен кровию. Довольно для Страдальца и этих мучений! Посмотрите, “се, Человек!” не более-ли даже Он истязан, чем нужно было!

 

 

“РАСПНИ ЕГО!”

 

 

Но, нет, кричит яростно толпа: “распни, распни Его!”

--- Царя-ли вашего распять?

--- Нет у нас царя, кроме кесаря (Иоан.19:15).

Итак, для достижения своей злобной цели, обвинители отказываются от своих самых заветных желаний. “Нет у нас царя, кроме кесаря”. Мы его верные подданные. Ничего нет общаго между Этим Праведником, приведенным к тебе нами на суд и нами. “Если не распнешь, ты не друг кесарю”. Вот мы привели к тебе Человека, выдающаго Себя за царя, ты же хочешь признать Его  невинным, желаешь отпустить; ты не друг после этого кесаря. Докажи свою преданность кесарю: “распни, Его, распни!”

 

Шум и смятение в волнуемой толпе начали усиливаться. Личные расчеты требуют на этот раз подчиниться желаниям толпы; правда уступает малодушию. Однако, как ни тяжело для правды уступать малодушию, но она еще раз засвидетелствует себя, если не для успокоения, то для облегчения совести.

 

Пилат приказывает подать воду, умывает пред народом руки и говорит: “я неповинен в крови Праведника Сего, смотрите сами!” (Матф.27:24). Не хочу на себя брать ответственности за неправду, которую ныне допускаю по необходимости, уступая вашей настойчивости;  отвечайте же сами и пред вашею совестию, и пред вашею религиею, и пред вашим Богом. В последний раз Пилат всенародно стал свидетелем невинности Иисуса. “Неповинен я в крови Праведнаго Сего”.

 

 

“КРОВЬ ЕГО НА НАС И НА НАШИХ ДЕТЯХ”.

 

 

“Кровь Его на нас и на наших детях”, вопили безумные (Матф.27:25).

 

Суд окончен над Господом Иисусом Христом. Желание безмысленнаго, подущеннаго архиереями и старцами народа, или, лучше сказать, желание самих архиереев и старцев, коему народ послужил орудием, исполнено. Пилат, вопреки своему сознанию и убеждению, “решил быть по прошению их, предал Иисуса на распятие” (Лук.23:24;Иоан.19:16).

 

Измученный, израненный, весь облитый от бичевания кровию, невинный Страдалец влечется к месту определенной Ему смерти.  Терновый венок на голове Его, Крест на плечах; жестокие воины влекут падающаго под тяжестию  Креста. Тысячи иерусалимлян и пришельцев из других мест на праздник Пасхи следят глазами за печальным шествием, многое множество идет вслед. Среди идущей вслед толпы слышится плач о несчастной судьбе влекомаго Страдальца; слезы сострадания явились и на этот раз, слезы, так свойственныя мягкому сердцу женщины.

 

“Не плачьте обо Мне”, обращая кроткий, полный сострадания взгляд на плакавших, проговорил Господь, “не плачьте обо Мне, плачьте о себе и о детях ваших” (Лук.23:28). Казалось, ввиду грядущих бед на Иерусалим, забыл Богочеловек Свои собственныя страдания, скорбя о тех, мужья и отцы которых предали Его на страдания. Велико милосердие Твое, Господи!

 

Путь продолжается. Терновый венок и Крест гнетут, гнетут до земли.

 

Где вы? Где? Вы страдавшие от голода в пустыне, и накормленные? Вы слепые, хромые, разслабленные, и получившие исцеление?  Где вы? Неужели из вас не найдется ни одного, готоваго помочь вашему благодетелю -- Христу Иисусу в эту горькую годину.Увы, “нет помогающаго!” А венок и Крест гнетут, давят, прижимают до земли.

 

Над плакавшею Наинскою вдовою умилосердился Божественный Иисус, когда встретил ее у ворот Наина, -- возвратил ей сына; но здесь слышны рыдания более рыданий Наинской вдовы. Здесь рыдает Богоматерь: “Кто даст Ми воду и слез источники, да восплачу сладкаго Ми Иисуса! О, горы, и холмы, и человеков множества! восплачитеся и вся рыдайте со Мною Бога вашего Материю” (стихи в Вел. Субботу на непорочных).  Но окаменелых сердец не тронет плач Пречистой. Страдалец изнемогает под тяжестью Креста. Предводительствующий когортою воинов, назначенных к исполнению смертнаго приговора, ищет взглядом на кого бы можно было возложить Крест для донесения его до Голгофы. Идущие позади со страхом сторонятся из боязни, чтобы на кого-либо из них с возложением Креста не пала доля поругания Иисуса Христа. Не предвидели они, что этот Крест, бывший в их глазах посмеяниеми поруганием, засияет ярче солнца во всем мiре, что цари с радостью будут украшать им свои короны. Но еще не пришло тогда время прославления Креста. Крест был тяжким бременем на Божественнаго Страдальце, Христе Иисусе, и под ним  Он изнемогал.

 

И вот Промысл Божий посылает человека, именем Симона. Он возвращался с поля и на него возложили Крест, чтобы он нес вслед Иисуса Христа (Лук.23:26). Волею или не волею должен был взять на плечи свои возложенный Крест, Симон Киринейский, но нес его с тем благодушием, которое достойно добраго сострадательнаго человека. Не слышалось с его стороны ни малейшаго упрека Господу Иисусу, Коего Крест он должен был нести.

 

Возложение Креста на Симона было уже за воротами Иерусалима. Виднелась Голгофа, но путь на нее для изнемогавшаго Иисуса и без Креста был более нежели тяжел. Еще немного и Страдалец будет возведен на вершину горы -- на место лобное. С Ним же привели и двух разбойников, коим присуждена была смертная казнь чрез распятие. Но разбойников до сей поры не коснулась жестокая рука изуверных истязаний; виновные должны были вынести только одну казнь.

 

 

“ВЗГЛЯНИТЕ И ПОСМОТРИТЕ, ЕСТЬ ЛИ БОЛЕЗНЬ,

КАК МОЯ БОЛЕЗНЬ?”

 

 

Водружаются крест за крестом. На один из них возносится Господь Иисус Христос. Воины, совлекши с Него одежды, поднимают Страдальца. Глухо ударяет стук молотка; руки и ноги насквозь пробиваются железными гвоздями и прикрепляются ко Кресту. Тело повисло на пробитых руках и ногах и своею тяжестью в пробитых ранах делает новыя раны. Льющаяся из свежих, живых ран Кровь обагряет Тело и Крест, к коему оно пригвождено, и струится на землю. Ея капли проникают внутрь земли, падают на покоившуюся в том месте голову перваго человека Адама, и послужили ей очищением от всего греховнаго. Там, где нашли себе упокоение кости перваго Адама, должен был умереть и второй Адам -- Иисус Христос (Синаксарий в Вел. Пятницу).

 

По обеим сторонам распятаго Господа Иисуса распяли двух разбойников. Нужно было, чтобы безславие Креста Господня было еще более от распятых с Ним обезславлено. Воины, ругаясь над Иисусом Христом, начали делить между собою совлеченныя с Него одежды;  стали метать жребий о нешвенном Его хитоне. Пророк Иеремия, издавна провидя страдания Божественнаго Иисуса, от лица Его сделал воззвание: “Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как Моя болезнь?” (Плач Иерем. 1:12). Но для Божественнаго Страдальца нет сострадания, кругом обступили враги и яростная чернь.

 

“Отче!”, начал молиться Христос Иисус, “прости им, ибо не знают, что делают” (Лук.23:34). Отпусти  архиереям и старцам, предавшим Невиннаго на мучение; отпусти малодушному судии Пилату; отпусти пригвоздившим ко Кресту дерзновенным воинам; отпусти и всему этому жестокому народу, ибо “не знают, что делают”. Отпусти всем, кто в безумии возвышает голос против истины и правды; отпусти всякому грешнику кающемуся, ибо “не знают, что делают”, совершая грех.

 

Поругания продолжаются. Один только сотник, из близ стоящих, повидимому, не принимает участия в общих злословиях. “Стоя напротив” (Марк. 15:39) Креста Христова, он обратил на него внимательный взор, как будто желая разгадать душу кроткаго Страдальца, Который в такую тяжелую минуту мог молиться за своих распинателей, жестоких исполнителей жестокаго мучения. Не первый случай в его жизни видеть пригвожденных ко кресту, но он никогда не видал на нем кого-либо подобнаго Этому Страдальцу. Будучи язычником, этот сотник явился у Креста человеком более благородной души и более добраго сердца, чем архиереи, старцы и книжники иудейские. С его стороны не слышно никаких злословий, между тем архиереи со старцами и книжниками подняли первый клич к злословию Распятаго! “Э! разоряющий храм и в три дня созидающий! Если Ты Сын Божий, сойди с Креста; если Он Царь Израилев, пусть сойдет теперь с Креста; иных спасал, Себя ли не может спасти; Он уповал на Бога, пусть Он избавить Его!” (Марк. 15:29; Матф.27:40).

 

 

“НЫНЕ БУДЕШЬ СО МНОЮ В РАЮ”.

 

 

Поруганиям не было меры, но страдавший Христос Иисус терпел, терпел безмолвно! Голоса толпы как будто бы начинают понемногу стихать, хотя еще поругания продолжаются; слышится голос разбойника, распятаго по левую сторону, Он сам страдает; не будет ли слово его, поэтому, если не словом сострадания, то, по крайней мере, словом удивления о жестокости людской? Увы, нет! И он поносит распятаго Господа!  “Если Ты Христос, спаси Себя и нас” (Лук.23:39). Еще ли мала мера страданий и терпения Господа Иисуса? Но и на поношение разбойника Он ничего не отвечает. “И этот не знает, что делает”. Начинает говорить другой распятый разбойник, -- и легче становится сердцу; этот среди всех поруганий возвышает голос вразумления и усовещивает своего товарища по преступлениям и казни. “Или ты Бога не боишься”, сказал он поносившему Христа, “когда и сам осужден на то же? И мы осуждены праведно, потому что достойное по делам нашим приняли: а Он ничего худого не сделал” (Лук. 23:40-41).

 

В лице Того, Кто “со беззаконными вменися”, благоразумный разбойник увидел своим сердцем Бога воплощеннаго (тропарь Вел. Пятка утро), воззвал к Нему, как к Господу, и молил: “помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое” (Лук.23:43).

 

До сей поры после молитвы за распинателей не промолвил господь Иисус ни одного слова, потому что поругания были делом, касавшимся Его одного, но когда коснулось дело пробудившейся души висевшаго по правую сторону разбойника, то Он открыл Свои пречистыя уста и сказал покаявшемуся на кресте: “ныне же будешь со Мной в раю” (Лук. 23:43)

 

Так, когда наполнялась земля поруганиями и оскорблениями Невиннаго, сила страданий Распятаго уже невидимо начинала свое спасительное действие в небесах и на земле. Еще сошествия во ад вземлющаго на Себя грехи мiра ожидают праотцы, патриархи, пророки; еще Предтеча находящимся в аде душам проповедует об имеющем вскоре прийти Разрушителе ада и Освободителе душ, и приготовляет путь Ему; еще там ожидают Того, Кто отверзет врата рая, как на Голгофе покаявшемуся разбойнику открыто небо.

 

Небо в страшные часы страданий Господа не могло снести преступления человечества. Солнце померкло. Земля покрылась черною пеленою; небо сокрыло лицо свое, как бы стыдясь жестокаго  беззакония людского и как бы для того, чтобы не слышать жестоких надругательств над распятым Страдальце Христе Иисусе. Он же безмолвно терпел страдания.

 

“От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятаго”(Матф.27:45).

Толпы народа начали редеть. Одни могли уже пресытиться своею жестокостью, другие же, видя приближение вечера и близость праздника, все же устрашенные тьмою, в ужасе начали возвращаться в дома свои, Остались на Голгофе только стража и ея начальник -- сотник. Архиереи и старцы поторопились отправиться к Пилату, чтобы испросить дозволение ускорить смерть распятых, чтобы не остались в наступающий праздник тела их на кресте и чтобы не омрачилось торжество праздника.

 

 

“ЖЕНО! СЕ СЫН ТВОЙ! СЕ, МАТЕРЬ ТВОЯ!”

 

 

В эти минуты, стоявшие далеко, могли приблизиться ко Кресту возлюбленный ученик Христов Иоанн и Пречистая Матерь Господа, Пресвятая Дева Мария. Кто изобразит нам чувства друга Иисусова и горесть Его Пренепорочной Метери?  Теперь не один меч, о коем предсказал благочестивый старец Симеон, прошел и пронзил сердце Пресвятой Девы, но тысячи мечей; все муки Креста соединились в любящем сердце Богоматери. Свет очей, радость жизни,  утешение старости, надежда --на Кресте! Боже, кто в состоянии изобразить жестокое страдание горестной Матери Господа Иисуса Христа, Преблагословенной Девы Марии? Но нужно было, чтобы грех самоугодия первой жены --Евы -- был искуплен самоотречением второй жены -- Девы Марии. И вот, Матерь Господа в душе терпит крестную муку, которой страдает Ея возлюбленный Сын, и Сын сугубо страдает при виде страданий Матери. Страдания Одного и Другой соединились в одно, соединились до более не возможнаго.

 

Воззовите ныне все пророки от имени Искупителя мiра: “Посмотрите, есть ли болезнь, как Моя болезнь” на Голгофе!

 

“Жено! се, сын Твой! -- Чадо! се,  Матерь твоя!” обратилось полное любви слово Страдальца к Матери и к другу. И та и другой поняли последнее желание, последний завет Господа. “И с этого времени взял”(Иоан. 19:27) Пресвятую Деву Марию св. Иоанн в свой дом и стал Ей за родного сына; Она же стала ему за родную Мать, а в лице его, стала Материю и всех любящих Возлюбленнаго Ея Сына, Господа Иисуса Христа.

 

 

“СОВЕРШИЛОСЬ!”

 

 

Богоматерь и возлюбленный ученик Христов удалились. Страдания Спасителя с минуты на минуту начали усиливаться. Казалось, Бог Отец оставил Сына Своего на Кресте в эту минуту и сокрылся в Своей славе, как бы не желая видеть Распятаго.

 

“Боже мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?”(Матф.27:46), воззвал Господь.

 

Небо мрачно; тяжесть грехов, за которые ныне страдал, вися на Кресте, Господь Иисус Христос, всею тяжестию пала на Страдальца. Верх страданий!

 

“Жажду”(Иоан.19:28), сказал Господь Иисус Христос.

 

Видели-ли вы предсмертныя страдания человека, истекающаго кровию, и еще более, истекающаго кровию от причиненных ран. Жажда в эти минуты более, чем мучительное состояние. Капля воды для орошения запекшихся уст и высохшаго языка -- составляет самое высшее благодеяние со стороны подающаго страждущему. Один из бывших воинов, движимый состраданием, вонзил на трость губу, наполненную уксусом, и поднял руку, чтобы напоить Страждущаго; но  жестокая холоднось других, соединенная с любопытством, а может быть, и с желанием не допустить возможнаго облегчения страданий, останавливает благодетельно поднятую руку для напоения  Господа Иисуса Христа. “Постой!” кричат (Матф.27:49). Но пусть злоба еще усиливает свою злобу. Сказав: “жажду”, не более ли Господь Иисус Христос жаждал спасения людского, чем напоения Себя водою? Эта жажда возвела Его на Крест и на страдания!

 

Тьма прошла. Снова солнце явилось на горизонте и осветило землю.

 

“Совершилось!”(Иоан.19:30), сказал Христос Иисус. Исполнились все предсказания пророков; жертва за грехи мiра принесена; искупление рода человеческаго совершено. “Совершилось!” все, что, по определению в предвечном Совете, должно было совершиться.

 

“Отче, в руки Твои предаю Дух Мой”(Лук.23:46),  еще одно последнее слово изрек Спаситель мiра на Кресте, -- и с этим скончался. Бог Отец незримо отозвался на голос Сына Своего Единороднаго и невидимо принял Его Святой Дух.

 

 

“ВОИСТИНУ ОН БЫЛ СЫН БОЖИЙ!”

 

 

Мы же в последния минуты нашей жизни, усыновленные Богу Отцу умилостивительною жертвою на Кресте Сына Божия, будем-ли достойны назвать небеснаго Бога Отцом своим, будем-ли настолько чисты, чтобы Всеблагий Отец принял и наш дух в Свои руки по разлучении с телом?

 

В минуту смерти Богочеловека содрогнулась земля. Страх и трепет проник в самое сердце ея и потрясь до оснований. Самые камни, -- эти символы жестокосердия и безчувственности человека, -- не устояли в своей крепости и многие разсыпались на части. Сама холодная смерть в ужасе из недр земли отдала не малое число держимых ею мертвых тел; бывшие на чреде в храме священники со страхом и изумлением увидели, что завеса церковная раздралась надвое сверху донизу, и открылась святая святых, место доступное один раз в год и притом одному первосвященнику. Тень закона прошла; взошел на небо Великий Ходатай человек Господь Иисус Христос, -- отверз небео для рода человеческаго. Все, и на Голгофе, и в Иерусалиме свидетельствовало, что умерший на Кресте Господь Иисус был Сын Божий. Стоящий на страже сотник воскликнул: “воистину Он был Сын Божий”(Матф.27:54).

 

Что до нас, мы веруем и исповедуем, что Господь Иисус Христос воистину “Сын Бога Живаго”(Матф.16:16), “пришедший в мiр спасти грешников”(1Тим.1:15), что чрез Него и Им совершено спасение мiра, что Он обетованный Мессия, истинный Бог и человек, Спаситель мiра.

 

С закатом земной жизни Спасителя начало вечереть. Солнце, прояснившееся пред кончиною Божия Сына, начало приближаться к закату. Голгофа опустела. “Все пришедшие на это зрелище, видя происходившее, возвращались, бия себя в грудь”(Лук.23:48). Издали стояли самые близкие знакомые и несколько женщин, имена коих, как образец высокой любви, записаны евангелистами: Мария Магдалина, Мария Иаковлева, Мария Клеопова, Саломония и другия.

 

На вершине горы еще виднелись все три креста, и на Кресте пречистое тело умершаго Господа Иисуса Христа; при них стояли воины и проникнутый чувством  благоговения к Умершему сотник, исповедавший Его праведником и Сыном Божиим.  Сюда же приблизились и два человека, -- имена их никогда не забвенны для истиннаго последователя Христова. Это были Иосиф Аримафейский и Никодим, -- оба бывшие тайными учениками Иисуса. Иосиф возвратился от Пилата, у коего выпросил дозволение снять с Креста пречистое Тело Господа, Никодим же пришел из Иерусалима с заготовленными ароматами и плащаницею; оба спешили отдать последний долг скончавшемуся на Кресте Божественному Страдальцу. Приблизился и любимый ученик Иисуса Христа Иоанн и на долго его любящаго сердца пришлось видеть и последнее поругание Умершаго возлюбленнаго Учителя. Один из воин направил свое копие прямо в ребро Господа Иисуса, пронзил его, и из прободеннаго ребра  истекла кровь и вода. Прободение ребра было последнее поругание над Божественным Страдальцем, -- но оно давно предвидено пророком и этим на Голгофе исполнилась последняя черта предсказаний пророческих о страданиях Сына Божия -- “воззрят на Того, Котораго пронзили”(Иоан.19:37).

 

Бережно, с благоговением Иосиф и Никодим сняли с Креста пречистое Тело Господа Иисуса, обвили его чистою и дорогою плащаницею, помазали драгоценными ароматами-маятями и, при заходе солнца, при молитвенных, растворяемых слезами любви, умиления и благоговения к Умершему, воздыханиях, направились к ближайшему вертограду. Там, да “будет покой Его честь(Исаи.11:10),  положили пречистое Тело в новом каменном гробе, который с этой поры явился прекраснее рая и светлее всякаго чертога царскаго.

 

“Гряди вся тварь, песни исходныя принесем Зиждителю”(статья Вел. Субботы утро).

 

Ангелы, видевшие страдания и смерть Предвечнаго Сына Божия в образе уничиженнаго на кресте человека, со страхом и трепетом внимали совершающемуся в печали и горести и слезах о безумии людском. После же погребения пречистаго Тела во гробе многое множество святых ангелов невидимо стало стражею у этого живоноснаго Гроба, и они же были первыми свидетелями и вестниками светлаго Воскресения Христова.

 

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе!

 

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе!

 

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе, и святому Воскресению!

 

 

вернуться